В школе я с двумя подругами ходила в кружок английского языка. Преподавала у нас очень интересная дама, Ольга Леонтьевна.
Однажды мы обсуждали тему "кем ты хочешь стать". Подруги сказали, что хотят быть художницами, тогда как раз все девочки, кроме меня, ходили в кружок рисования.
"Оооо!" - сказала Ольга Леонтьевна, - "Художники так рано умирают." И рассказала пару трагических историй о смерти художников.
Я в душе порадовалась, что избегу этой тяжёлой судьбы. Я в то время собиралась стать писателем, в чём и призналась, когда подошла моя очередь.
"Оооо!" - "У писателей такая сложная жизнь, они так сильно чувствуют, что рано умирают." И рассказала, как у её знакомого писателя была любимая яблоня. Кто-то эту яблоню срубил, писатель это увидел, с ним случился инфаркт, и он умер. Не во цвете лет, правда, но от тоски по загубленному дереву.
Мне стало как-то не по себе...
"Ты пишешь по ночам?" - тем временем спросила Ольга Леонтьевна.
"Нет, обычно днём," - призналась я.
"Тогда это пройдёт, настоящие писатели пишут по ночам," - успокоила меня она.
Так я узнала, что доля писательская тяжела и неприятна, чревата ранней кончиной и, кроме всего прочего, я к истинному творчеству неспособна, потому как жаворонок.
Сейчас эта беседа кажется дикой, но тогда она произвела на меня сильнейшее впечатление. Я одновременно засомневалась и в том, что хочу быть писателем, и в том, что вообще мне это дано, а не просто балуюсь. Наверное, это было к лучшему, потому что этот момент жизни до сих пор яркий, "включающий". Но я бы не хотела, чтобы моим детям когда-нибудь сказали что-то в этом роде.